~ Начало игры.

Раньше Патер не любил просыпаться по утрам. Каждое пробуждение означало, что нужно идти на занятия и обязательно видеть его. Порой же пробуждение и вовсе происходило в его комнате. Это было столь унизительным, что юному Майлсу хотелось, чтобы утро следующего дня никогда не наступало.
Потом, став старше и поступив в семинарию, Патер неожиданно для себя полюбил просыпаться по утрам. Ведь сейчас это означало интересную учебу, возможную встречу с Кардиналом, а позже утреннюю службу и разговоры с прихожанами.
Теперь же Майлс все больше задумывался о цикличности бытия, потому как вновь ненавидел каждое наступающее утро. Порой в течение всего дня удавалось отвлечься, полностью погрузившись в работу и исследования. Но  порой все равно возникали одни и те же мысли, терзавшие бывшего священника уже больше двух месяцев. Ему казалось, что он потерял себя, полностью предал свою веру и, что самое грустное, этим самым подвел Кардинала. Во всяком случае так казалось Патеру. Но, несмотря на занятость днем, по вечерам мысли одолевали еще сильнее. Чаще всего удавалось обходиться снотворным.
Но временами помогала только выпивка. Очень крепкая выпивка. Много очень крепкой выпивки. Раз в 2-3 дня Майлс все же по-тихому покидал замок через заброшенную больницу и возвращался обратно с бутылкой виски. Он не хотел, чтобы о его пагубном пристрастии, перешедшем в привычку кто-либо узнал. А уж тем более Мия. Посему алкоголь доставался не из кладовых масти, а покупался в какой-нибудь придорожной забегаловке. Качество выпивки при этом оставляло желать лучшего, но Майлса это не беспокоило. Главным было то, что, напившись, он засыпал без снов и практически моментально. Алкогольное забытье, манило своим спокойствием и отсутствием каких-либо чувств и мыслей. Но на следующее утро Патеру хотелось умереть.
Этим утром просыпаться отчаянно не хотелось. Усиливающаяся головная боль и мерзкий привкус во рту ненавязчиво подсказывали, что виски вновь был поддельным. И что было его много. Но вставать нужно было. Тихо переругиваясь сам с собой, Патер быстро принял душ и отправился в лабораторию. По пути он заскочил на кухню и заварил себе чашку крепкого черного чая, надеясь, что это хоть немного приведет его в чувство. Обычно после таких вечерних посиделок Зигмунд тихо отсиживался в лаборатории, не желая попадаться никому на глаза, отпаивал себя крепким чаем и постепенно вливался в работу. Но сегодня он чувствовал себе гораздо хуже, чем обычно. Руки тряслись настолько, что Патер едва не пролил чай на себя, пока нес его в лабораторию.
Доиграешься. Или допьешься.
Горько усмехнувшись собственным мыслям, Майлс вошел в лабораторию, поставил кружку на стол и огляделся. Все находилось в точно таком же порядке, как он и оставил вчера, кроме одной детали - дверь в камеры кроликов была открыта. Нахмурившись, Патер медленно вошел туда и осмотрелся. С виду все было в полном порядке. Желая убедиться более подробно, Патер прошел мимо клеток к столу, находящемуся у дальней стены, и стал листать журнал наблюдений за подопытными.

Голова раскалывалась неимоверно. Буквы порой расплывались, из-за чего приходилось часто моргать и ждать, пока текст не обретет былую яркость. Патер в очередной раз давал себе залог не пить больше, но в то же время прекрасно понимал, что сегодня, завтра или через пару дней он этот залог нарушит. И ночь вновь проведет в пьяном забытьи, чтобы утром встать и, едва передвигая ноги, пойти выполнять свою работу. Именно работа была тем единственным, из-за чего Майлс сдерживался, чтобы не скатиться в полноценный запой.
Если верить журналу, а ему Патер верил гораздо больше, нежели собственной памяти, сегодня никаких выдачей наркотиков не предполагалось. Кинув короткий взгляд через плечо, Майлс убедился в том, что все кролики на месте. Было их не особенно много, так что работы на сегодня предполагалось немного. Это радовало и огорчало одновременно.
Отпив из чашки, Майлс вновь оглянулся, в очередной раз пытаясь понять, что его настораживает. Подсознательно он подмечал, что что-то в комнате не так, но не мог понять, что именно. Пожав плечами и списав все на выпивку, Патер вернулся к чтению журнала. Закончив с пометками, Майлс накинул белый халат, висевший на спинке стула и пошел к одной из клеток с намерением осмотреть кролика, который с виду не подавал никаких признаков жизни. Терять еще одного подопытного не хотелось - это не только означало, что следовало бы искать нового, но и то, что следовало вносить серьезные изменения в формулу наркотика.
Но стоило только войти в клетку, как человек моментально подал признаки жизни. И не просто подал, а напал на Патера, приложив того лицом о стенку. С глухим стоном Майлс поцеловался с ней еще раз. Вместе с болью , вспыхнувшей перед глазами будто фейерверк, пришло и понимание того, что было в комнате не так. Он видел небольшой зазор между дверью клетки и самой клеткой и к тому же сейчас вошел беспрепятственно, даже не попытавшись открыть ее ключом.
Удар по печени заставил Патера согнуться и рухнуть на колени, после чего он незамедлительно повалился на бок, держась обеими руками за живот. Кровь из сломанного носа заливала лицо и попадала в рот. От теплого, чуть солоноватого привкуса начинало подташнивать. Патер так и лежал на полу, хрипло посмеиваясь, порой сбиваясь на стон.
- Каждому... каждому воздастся за грехи его, - тихо шептал Майлс, периодически сплевывая кровь. Смиренно ожидая своей участи. Он не собирался давать отпор нападавшему, понимая, что это долгожданное наказание. И, быть может, искупление.

В голове боролись два чувства, подпитываемых болью, - тихая радость, что сейчас все наконец-то закончится. Но вместе с тем и абсолютно обратное предыдущему желание жить. Выжить. Патер осознал, что думает сейчас вовсе не об искуплении, а о том, что не успел сказать Старбэку самого важного. И в то же время самого постыдного для самого Майлса.
Пинок в лицо вызвал новый приступ боли и стер ухмыляющуюся физиономию Роберта. То, что ему задавали какие-то вопросы и даже уже подняли на ноги дошло не сразу. Когда перед глазами прояснилось, Майлс сфокусировал взгляд и посмотрел на Кролика перед собой. Он понятия не имел, как здесь очутился этот парень. Ему всегда было плевать, кто, как и за что попадал в эти камеры. Так было банально проще абстрагироваться и не давало столь обширных поводов обратиться к выпивке.
- Не знаю, - прохрипел Патер, не акцентируя внимания на том, на какой вопрос он дает ответ - о своем имени или о причине нахождения здесь кролика.
Видимо, ответ пришелся не по вкусу парню, потому что тот вновь приложил Майлса о стенку и добавил удар по скуле. Голова дернулась, в шее что-то тихо хрустнуло. Патер висел на руках кролика, полубезумно улыбаясь и пытаясь посмеиваться. Нормально смеяться не получалось из-за боли. Стоять тоже не получалось, хотя по ногам его и не били.
- Дурак, - Патер сплюнул кровь. - Не выйдешь ты отсюда. Можешь делать со мной, что хочешь. Но дальше коридора ты не уйдешь, - Майлс все же хрипло засмеялся, морщась и постанывая сквозь смех.
На мгновение закралась мысль, что все это нереально. Что он наконец-то допился и ловит алкогольные глюки. Или, что того хуже, решил испробовать свой же товар. Улыбка не сходила с лица, но смотрел он устало, всем своим видом показывая желание поскорей закончить начатое. Даже ценою собственной жизни.
- Как твое имя, сын мой? Я помолюсь за тебя напоследок, - прошептал Майлс и закрыл глаза.

Патер буквально висел на Кролике, быстро и прерывисто дыша после очередного удара. Он уже не различал, где болит сильнее, все слилось в одну единую волну, накатывающую временами и дающую моменты для передышки.
- Отмолился уже, - глухо и обреченно произнес Майлс.
Внезапно подумалось, а помолится ли кто за него, когда его не станет. Кардинал, наверное, помянул бы. Если бы узнал. При этих мыслях у желания жить появилась вторая опора, кроме слов Старбэку. Кардиналу Зигмунд тоже не сказал всего, что должен был. И, что самое главное, не извинился.
- А вот кто помолится за тебя? - Патер вскинул голову и сочувствующим взглядом посмотрел на Кролика. - Я не знаю, как ты сюда попал, но ни за что люди тут не оказываются, - Майлс покачал головой и снисходительно улыбнулся. Разбитые губы слушались плохо, а потому улыбка вышла больше похожей на издевательскую ухмылку.
Мир вокруг сместился и пришел в движение. Патер позволил перетащить себя в лабораторию, лишь единожды не сумев сдержать сорвавшегося стона. Второй стон был посвящен разбитой емкости - она использовалась в последнем эксперименте.
Молча и спокойно следя за лезвием, Патер размышлял о том, что это не первый острый предмет у его лица. Но почему-то именно сейчас как никогда остро ощущалась вся ситуация в целом. Раньше он хотел только жить, не желал умирать раньше времени и являться с повинной к Всевышнему, дабы тот определил его дальнейшую судьбу. Хотелось еще побороться с ним. Сейчас же общая усталость и желание прекратить постоянные ночные кошмары, и постоянные прикладывания к бутылке, и последующие самокопания бессонными ночами перешивали даже мысли о Старбэке и Кардинале. Боль затуманивала сознание и вносила беспорядок в мысли и желания.
- А если не скажу? - безо всяких эмоций в голосе спросил Патер, ощущая остроту и холод стеклянного осколка.
Он просто безумно устал. Майлс понимал, что может просто дернуться и якобы случайно напороться на него шеей. Но как всегда боялся и трусил. Он мог бы уже давно прекратить собственное существование и иным безболезненным способом, но каждый раз трусил, прячась за пафосными речами, что делать подобное - великий грех. И из-за трусости он презирал себя еще больше, что порой читалось во взгляде. Только вот Кролику было совершенно невдомек, что презрение это было обращено у Зигмунда целиком и полностью к самому себе, но никак не в его сторону.

Когда-то давно он думал, что умирать - это легко и безболезненно. Главное, принять то, что ты умираешь. Просто смириться с этим и отойти в мир иной с молитвой на устах и с надеждой в сердце, что в этой жизни ты все сделал правильно и вскоре окажешься в раю. В реальности же все было иначе. Было больно, чертовски больно. Гораздо сильнее, чем до этого. Боль, казалось, окутала его всего и раз за разом наносила удар. А может это был Кролик, решивший не останавливаться на осколке. Перед глазами все плыло и окрашивалось в черно-красный цвет.
- Ад...он реален...он здесь, - кривя губы в неумелой ухмылке, прохрипел Патер и потерял сознание.
Он не чувствовал, как его тащили еще куда-то. Не помнил, как бросили на стол. Он даже не понимал, пришел ли в сознание, или это все галлюцинации, вызванные болевым шоком и потерей крови.
Вставай.
Патер тихо простонал, но так и остался лежать на столе лицом вниз, не открывая глаза и не отвечая на вопросы Кролика. По существу он их даже не различал, все сливалось в единый гул, который скрывался за прерывистом стуком собственного сердца.
Вставай. Ты должен.
Отдаленно он понимал, что должен сейчас молиться о снисхождении Отца. Говорить себе, что искренне раскаивается в поступках своих. Тихо верить, что все это напрасно, и он все равно окажется в гостях у Люцифера.
Но думалось о другом. Воспоминания из прошлого возникали перед глазами и столь же быстро сменялись другими. Кардинал, рукоположение самого Майлса, Старбэк, его забота и тихие слова наедине.
Вставай, черт возьми. Не смей сдаваться.
Голос, звучащий в голове одновременно походил на голос Роберта и Кардинала. Патеру все больше начинало казаться, что кто-то из них присутствует в этой комнате. Он не был уверен в реальности происходящего, рамки и границы происходящего все больше стирались, вмешивая в происходящее все больше выдумок подсознания. В Патере все больше крепла уверенность, что голос реален, а напавший на него человек просто сон. Очередной кошмар.
Вставай.
Больно.
Победишь - и все пройдет.
Не могу.
Можешь. Вставай.
Не знаю.
Вставай. Ты должен.
Могу?
Можешь.
Медленно перевернувшись на спину, Патер попытался сфокусировать взгляд на потолке. Перед глазами плыло сильнее обычного, боль усиливалась с каждой минутой. Теперь он был полностью уверен, что все происходящее ни что иное, как обычный кошмар. Кошмар, в котором он должен победить демона, иного выхода не было. Победить. Убить. Священники на протяжении многих лет изгоняли демонов, значит это не должно быть слишком сложно. Главное, собраться.
Вставай.
Я смогу.
Нащупав рукой длинный и острый осколок, Патер сполз со стола и с трудом поднялся, опирась о него. Усиливабщаяся боль никак не повлияла на уверенность, что он сейчас спит и видит сон. Холод и тяжесть осколка внушали уверенность в собственных силах.
- Requiem aeterna dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis, - шептал Патер, идя шаткой походкой к Кролику. На халате все больше расцветал красный цветок, ноги норовили то и дело подкоситься. Он шел, держась только на четкой уверенности, что сейчас все прекратится. Он сделает, что должен и проснется. Мужчина обернулся на шум, желая удостовериться, что происходит. И в этот же момент Патер рухнул к нему в объятия, всаживая осколок глубоко к шею. Хлынувшая кровь моментально залила руки священника.
- Requiestcant in pace. Amen.
Кролик упал на пол, подминая под себя Патера. Резкое падение вызвало сильный приступ боли. Майлс прокусил губу до крови. Что-то пошло не так. Он сделал свое дело и должен был проснуться. Он всегда просыпался в таких моментах, когда видел кошмар.
Почему, почему все не заканчивается? Почему я не проснулся?
Ты еще не понял, глупый. Ты не спал. Ты только что убил человека. Собственными руками.
Нет!
Патер только сейчас закричал, срывая голосовые связки. Кровь продолжала заливать его, попадая на лицо. Майлс попытался спихнуть с себя тело Кролика, но только лишь вызвал этим резкое усиление боли и попросту потерял сознание.

»Центр»Частная клиника "Saint John"

Отредактировано Зигмунд Майлс (2010-10-16 20:40:45)

Очередной обход Дома. Никаких сюрпризов. Все спокойно…
А спокойно ли?

Когда Бри проходила мимо ступенек, ведущих вниз, в подвал, девушке послышался отдаленный крик, и на минуту она остановилась, отчаянно прислушиваясь, но, когда за ним ничего не последовало, она прошла дальше.
Вопли из лабораторий были не то чтобы обычным, но и не самым редким явлением.
В конце концов, там держали взаперти людей, на которых испытывались новые наркотики, и их действие могло быть самым непредсказуемым. Ей ли не знать?
Какие-то из них кидали испытуемых в их самый страшный кошмар, который они только видели (и даже просто воображали себе, накрываясь в страхе теплым одеялом и подбирая ноги, чтобы никакая часть тела не осталась незащищенной).
Некоторые – были способны свести с ума. Могли заставить человека вырвать себе глаза или воткнуть в горло тоненький карандашный грифель.
Когда-то Бриана видела и такое.
Поэтому одиночный крик насторожил ее, но не настолько, чтобы бежать со всех ног в лабораторию, проверяя, что там творится.
«Там ведь никого не убивают».
Добравшись до «глаз дома» – Главной мониторной, комнаты, где на множестве экранов – больших, с полстены и стандартных, не больше монитора старого «Макинтоша», она очень пожалела о своем решении и, бросив лишь взгляд на творящееся внутри лаборатории, бегом направилась туда, откуда только что пришла.
«Я ошибалась. Именно убивают».

Представшее перед ее глазами зрелище было намного хуже, чем оно же, но искаженное камерами. С той стороны экрана.
Стекла. Кровь. Много крови.
Лаборатория превратилась словно в гигантскую мясорубку («вид изнутри»).
Хотя вряд ли кто-то когда-то имел «счастье» полюбоваться ею не со стороны мясника.
А если и у кого и была такая возможность, шансов поделиться потом впечатлениями у него не было точно.

Два тела, корчащиеся на полу.
Одно – в белом… в прошлом белом халате. Майлс?
Второе… Им был незнакомый мужчина, помеченный как один из подопытных, из шеи которого кровь хлестала так интенсивно, что сразу было видно – не жилец.
Его тело, правда, в этом было не настолько уверено, – оно продолжало конвульсивно подергиваться.
Больше из жалости, чем по какой-то другой причине («А вдруг несчастному все еще больно?»), Бри привычным жестом выдернула из кобуры пистолет и пустила тому пулю в голову (Rest in peace), и, нажав перед этим кнопку вызова охраны, метнулась к телам, откатывая труп в сторону.
Теперь ей уже не было до него дела, к тому же то, что именно Бри спустила курок, мягко говоря, не было главной причиной его смерти.
Теперь гораздо важнее было, не присоединится ли Патер к человеку, которому только что с таким успехом располосовал горло – были видны каждая мышца, сухожилие и венка. Точнее, были бы видны, не заливай все это мощный поток крови.

После беглого осмотра ран она убедилась, что у падшего священника еще есть время – по крайней мере, до больницы он должен протянуть. Приказав охранникам Масти – безликим, безымянным, – аккуратно перекатить его на носилки, девушка поднялась, предварительно, впрочем, вытащив из руки Патера кусок окровавленного зазубренного стекла, который он крепко сжимал.
Как последнюю надежду.

Пока Зигмунда клали на носилки, Бриана внимательно следила, чтобы охранники ничего не напортили, однако, кроме этого, у нее было и еще одно важное дело.
Девушка достала из кармана телефон и нажала кнопку связи с Валетом.
Ее босс должен был знать о случившемся в Доме.

Телефонный разговор

– Привет, – на губах девушки появилась едва заметная улыбка. Даже когда повод для звонка был таким, как сейчас – в высшей степени неприятным – одна-единственная фраза Валета могла заставить ее настроение взлететь на пару делений вверх. Трудно было не улыбнуться, когда он произносил свое «детка» с фирменными, старбэковскими интонациями.
Впрочем, Бри не позволила улыбке (как и никогда не позволяла) «просочиться» в собственные интонации, и, когда она продолжила говорить, голос ее звучал серьезно.
– Ты уже в городе или еще нет? – Девушка прислушалась к посторонним шумам, окружающим сейчас Роба. Где бы он ни находился. – Если ответ «в городе», возвращайся быстрее в Дом, хорошо? У нас тут ЧП… – Из трубки донеслись крики и мощные удары (за которыми последовал такой звук, словно кто-то совсем рядом с Старбэком шлепнулся на пол и чуть не проломил доски своей тяжестью).
Бриана нахмурилась.
– Ты сейчас вообще где? Что у тебя там происходит?

Телефонный разговор

– Ну, если то, что одному из подопытных удалось сбежать, они с Патером подрались, и в итоге подопытный – труп, а Майлс – почти, не является очень чрезвычайной ситуацией, то я даже и не знаю, что является. – Девушка начала подниматься по лестнице следом за носилками – еще в то время, когда она работала в ФБР, она легко научилась справляться с проблемами (руководить погрузкой трупа, зачитывать права, держать кого-то под дулом пистолета), одновременно с этим что-то докладывая по рации или получая инструкции по телефону. Такие навыки - не из тех, что быстро теряются. – Так что  лучше не опаздывай, Роб – нам придется еще решать, что делать с телом. Главным образом, конечно, тебе придется. – Патера вынесли из подвала на первый этаж, а это значило, что лестницу носилки преодолели без эксцессов – кто знает, что было бы, оступись кто-то из охранников?
Бри чуть расслабилась и даже позволила себе немного сарказма:
– И… бои в грязи, значит? Ну-ну. Хотела бы я на это посмотреть. Ты только очень близко к этим амазонкам не подходи. Судя по тому, что я только что слышала, это может быть чревато. Может и забрызгать.

Вместо ответа Роберта в трубке неожиданно раздалось «Абонент недоступен, пожалуйста, перезвоните позже».
Варианта, что Старбэка могли толкнуть, в результате чего он уронил его в ту самую грязь, Бри не стала даже рассматривать. Она хорошо знала своего начальника и была уверена, даже если какой самоубийца и решился бы на такое, он горько бы за это поплатился.
Да и телефон Роберт в жизни бы из рук не выпустил…
Может, выключил по рассеянности.
А может, просто забыл зарядить – по причине той же рассеянности.
Тем более, он с дороги, вряд ли ему было где там заряжать телефон.
В общем, неважно… Как только сможет, сам перезвонит.
Бриана вернулась в дом после того, как убедилась, что Майлс погружен в машину с максимальной осторожностью и один из врачей масти его сопровождает, вызвала пару наемных работников Дома (обычно они занимались погрузкой-отправкой наркотиков) и велела им отправить бывшего подопытного в морозильную камеру – пусть лежит там, пока не будет дальнейших распоряжений…

Сейчас Бри стояла в том же подвале и цинично смотрела на труп в холодильнике…
Сейчас он ничем не отличался от порционно нарезанной говядины или синих мороженых окорочков – такой же насквозь промороженный и абсолютно мертвый.
Впрочем, кое-какая разница все же была – с человеческим трупом можно сделать куда больше, чем с мясом животных.
Его можно, например, продать на органы, благо морозильники в доме Треф были наивысшего качества и, если тело сейчас правильно разморозить, органы еще подойдут и для пересадки тоже.
И это только один из вариантов, что можно с ним сделать…

Бри холодно посмотрела на датчик температурного режима и достала из кармана мобильный телефон.
Нужно было позвонить главе Масти.
Девушка понятия не имела, как там Зигмунд Майлс, но, после того как именно она нашла его, раненого, и именно она руководила его отправкой в больницу, она чувствовала за него какую-то ответственность.